
Странное дело это произведение. Писал вроде бы человек-специалист. Но то ли спешил куда, то ли не такое это важное дело книгу вычитывать, а может у него и всегда так было, несмотря на звание специального специалиста?
Так или иначе, а здесь неловкий слог, нечеткий ритм, какое-то неровное смешение мыслей и интонаций, а повествование пестрит лакунами.
Непонятен и адресат книги, поскольку хватает специфических элементов, а множество заковыристых терминов используются без комментариев и подсказок.
Иногда в лексике заметны рудименты советской исторической науки под наслоением "демократических перемен", что производит странное впечатление.
События описываются не совсем логично, прыжками - вот вдруг в Казани из неоткуда правит наш вассал и есть наш воевода, хотя нигде до того в книге ни слова о действиях Москвы в этом направлении.
Вот вдруг возникает фраза о ничтожности московских князей и, ничем не подкрепленная, так и остается на совести автора. Как и многие другие.
"Сопротивление церкви предотвратило новое грандиозное расширение государственной собственности, грозившей раздавить русское общество"
Что автор имеет в виду, ведь экспроприация земель в Новгороде и раздача дворянам вроде бы не привела к проблемам?
"Великий князь не помышлял о европеизации..."
Что это такое? Где тут принцип историзма? Почему он должен был думать категориями ХХ века? Он и компьютеризации тоже ведь не помышлял.
Вот уже почти первый том закончен, а все слова, что были сказаны, сказаны о разборках в верхах и, отчасти, о дворянстве. И, подходя к опричнине, автор заключает "Иван каялся во всевозможных грехах и преступлениях и откровенно признавал, что снискал всеобщую ненависть своими злыми делами..."
Извините, ненависть кого? О крестьянах же ни слова не было сказано. Священников, клира, монахов? Тоже ни слова. Дворяне? А у них было мало поводов жаловаться. Остаются только бояре. Так, может, и правда царь только плохих бояр губил? А, если нет, то почему это не проговорено?
"Опричные власти ставили целью терроризировать страну."
Вот прямо так и ставили? И что значит "страну"? Крестьян тоже? Терроризировать?
Это путаное, неровное, иногда даже кажущееся хаотичным повествование. Вот, наконец, глава об опричнине и автор рвет с места в карьер по вопросам земельного перераспределения, углубляясь в списки, поименно, но даже не удосуживается разобраться с терминами, с вызреванием соответствующей опричной политики Грозного.